Внешняя торговля
В начале XIX века адыги продолжали поддерживать торговые связи с Турцией, Россией и соседними народами Северного Кавказа. Однако в первые десятилетия XIX века адыгская торговля начала постепенно переориентировываться в сторону увеличения торгово-экономических контактов с Российской империей.
Немаловажную роль в этом сыграли отдаленность Турции от Северного Кавказа, возрастающий вывоз из региона живого товара, с одной стороны, и с другой стороны близость русского населения, его заинтересованность в торговле с адыгами, перспектива более выгодного приобретения последними товаров первой необходимости на российских рынках.
Начало активной торговли между адыгами и русскими заложили прежде всего меновые дворы, которые начали создаваться на Кавказской линии с 1810 года по положению о торговле с горцами, утвержденному царским правительством. Таковыми были в частности Усть-Лабинский, Прочноокопский, Прохладненский, Константиногорский и др. К ним примыкали еще два пункта, которые имелись в Керчи и Бугазе, откуда доставлялись товары прибрежным адыгам[108].
С открытием меновых дворов были разработаны правила для торговли с черкесами и абазинами, изданные в октябре 1811 года и утвержденные императором. В них говорилось, что правительство хочет "возбудить сколько можно более сношений и посредством деятельности и выгод торговли внушить сим народам ее пользу и приучать к употреблению наших продуктов и изделий"[109].
Однако эти мероприятия, широко рекламируемые царскими властями как насаждение подлинно "свободной торговли с горцами", имели противоречивое значение. С одной стороны, допускалось развитие русско-адыгской торговли в той степени, в какой она не противоречила колониальной политике, но с другой стороны, эти мероприятия, помимо воли царизма, способствовали развитию торговли между русскими и горскими трудящимися.
Согласно правилам адыгам разрешалось вывозить продукты и товары своего хозяйства и ввозить хлеб и промтовары, но запрещался провоз железа и оружия. От них требовалось строжайшее соблюдение карантинных правил - чрезвычайно тягостных и обременительных для них. Меновые дворы должны были снабжать адыгов солью, но ее продавали зачастую только "мирным", причем во много раз дороже, чем до учреждения меновых дворов.
В конечном счете царским властям не удавалось держать русско-адыгскую торговлю в строго ограниченных рамках. Нехватка продуктов для казаков кордонной службы в первые годы их пребывания в крае и участившиеся просьбы самих адыгов о расширении торговли с ними, по существу вынуждали царизм идти на определенные уступки, способствовавшие по сути дела развитию русско-адыгской торговли.
Так, за 5 месяцев 1818 года у закубанских горцев кордонной службы было выменено на соль около 3100 пудов хлеба разного сорта, 46 голов рогатого скота и лошадей, более 72 пудов меду и воска, получив за это более 3000 пудов соли[110]. В 1822 году закубанский владелец Аладжук просил разрешение на продажу большого запаса хлеба, которым он располагал. Учитывая, что хлеб этот необходим не только "для продовольствия войск", но также и "для переселенцев", начальник кордонной стражи Г. М. Власов распорядился о закупке у Аладжука хлеба[111].
Прекращение торговли с адыгами в 1822 году в связи с вспыхнувшей в Закубанье эпидемией сильно затруднило содержание солдат, несших кордонную службу. Чтобы выйти из этого положения, атаман Черноморского войска Г. К. Матвеев просил у Г. Власова разрешение на открытие "с закубанцами по-прежнему мены хлеба, леса и прочего"[112].
По ходатайству Г. Власова наместник Кавказа А. П. Ермолов 5 декабря 1822 года дал согласие на "вымен из Закубанья хлеба и дров"[113].
Как сообщали начальники кордонных постов, после возобновления меновой торговли резко возросло число адыгов, приезжающих торговать в пределы кордонной линии. Так, 26 января 1823 года в Черноморский двор приехали адыги на 8 подводах "для промена на соль хлеба". Узнав об этом, Власов распорядился допустить их к "меньбе хлеба на соль и просил своих подчиненных впредь никому не "воспрещать оную"[114].
Торговля начала оживляться и в других ранее пустовавших меновых дворах. Например, на Редутском дворе в апреле 1823 года адыги выменяли на соль 6888 пудов хлеба[115]. Развивалась торговля и на Черноморском побережье адыгов, чему во многом способствовала деятельность меновых дворов. По заданию Крымского губернатора в 1824 году русские предприниматели закупили у натухаевцев и шапсугов столько хлеба, сколько требовалось для прокормления голодающего населения Феодосийского уезда[116].
Характерно, что в ходе русско-горской торговли и "немирные" адыги стали отдавать предпочтение российскому рынку. 10 сентября 1827 года на Черноморский меновый двор прибыла делегация от шапсугов, проживающих в долинах рек Иль, Гапль, Бугундир, Антхир и Абин, во главе со старшинами Хапачем и Лепсегачем с просьбой, чтобы им была разрешена торговля на меновых дворах. Они указывали на то, что считают для себя более выгодным вести торговлю с Россие~й, нежели с турецкою державою", так как у них только одни состоятельные "могут пользоваться меною от Анапы". Члены делегации признавали, что лишь торговлей с Россией они могут развивать свое хозяйство "без всякой для них тягости"[117].
Спустя некоторое время, на Екатеринодарский пост прибыла новая делегация в количестве 24 человек, от имени шапсугов, считавшихся официально присягнувшими Турции. Члены делегации заявили, что шапсуги отказываются от присяги, данной ранее анапскому паше, и желают "мирного и любовного с Россиею условия", чтобы вести с ней мену "разными товарами"[118].
Обострение военно-политической обстановки на Западном Кавказе после заключения между Россией и Турцией Андрианопольского договора в 1829 году отрицательно сказалось на состоянии русско-адыгских торговых отношений. В результате свертывания сельского хозяйства сократился вывоз адыгами продуктов земледелия в меновые дворы. Но вместе с тем возрос вывоз лесоматериалов, кустарных изделий, продуктов животноводства и пчеловодства. За 7 дней 1834 года в Екатеринодарский, Малолагерный, Редутский меновые дворы и в Черноморье адыгами было реализовано около 1200 единиц кустарных изделий, 1700 штук кож различных животных, около 500 буханок хлеба, более 40 пудов зерна, более 50 пудов животного масла и воска, 20 пудов табака и т. д.[119] Общий оборот меновых дворов в 1835 году составил более 193 800 рублей, в том числе 117 450 рублей горских товаров[120]. В течение 1836 года в вышепоименованных меновых дворах адыги продали около 167 тысяч штук лесоматериалов. За это время они купили более 45 тыс. аршин мануфактуры и около 13 тысяч пудов соли[121]. К 1839 году русско-адыгская торговля активизировалась еще больше. Только через Екатеринодарский карантин горцы ввезли в меновые дворы товаров на 175 тысяч рублей, а через них было пропущено русских товаров в пределы Закубанья почти на 101 тысячу рублей[122].
Торговля проходила и на ярмарках, которые периодически проводились в Екатеринодаре и других местах Закубанья. В 1837 году, например, на всех ярмарках Екатеринодара было продано товаров на 1 335 202 рубля[123], львиная часть которых приходилась на долю адыгов.
Говоря о русско-адыгской торговле, следует заметить, что использование денег в ней наблюдалось еще в начале XIX века. В положении о меновой торговле с горцами за 1813 год содержался пункт, запрещавший брать пошлину с горцев при покупке ими товаров за деньги[124]. Исходя из этого, генерал Ртищев в 1814 году предписал Кавказскому гражданскому губернатору М. Л. Малиновскому не брать пошлины с товаров, покупаемых адыгами "как для поощрения сего рода торговли, так и для оказания горцами покровительства"[125].
Однако это распоряжение слабо выполнилось, что вызывало многочисленные протесты адыгов, желавших вести торговлю на денежной основе. По настоянию последних смотрителю Усть-Лабинского менового двора напомнили о распоряжении А. П. Ермолова пропускать подвластных темиргоевского князя Мешеоста Айтекова в пределы России для закупки товаров и продуктов "с одними деньгами"[126].
В целях устранения злоупотреблений в торговле с адыгами Кавказская администрация предписала 8 сентября 1828 года меновым дворам Черноморского войска продавать соль "не только не свыше рубля, но и не ниже сей цены, смотря по тому, во что оно обходится самой казне"[127].
Новым этапом в развитии русско-адыгских торговых отношений явились 40-50 годы XIX века. Чем больше рос объем торговли с адыгами, тем очевидней становилась архаичность системы войсковой торговой организации, искусственно втиснутой в меновые дворы, растущее несоответствие ее с желаниями трудящихся масс. Свободной торговли требовало не только адыгское, но и русское население. Учитывая настроение масс, царское правительство в феврале 1846 года разработало "Положение о меновой торговле с горцами Кавказской линии", в котором несколько была смягчена мелочно-придирчивая регламентация русско-горской торговли. Сохраняя по-прежнему меновые дворы, царская администрация объявила торговлю в них, "свободною как для горцев, так и для казаков и всяких других звании"[128], что однако не могло привести к сколько-нибудь кардинальным переменам.
В условиях отставания меновой формы торговли и активизации военных действий на Северо-Западном Кавказе сокращались масштабы русско-адыгской торговли, падал удельный вес земледельческих продуктов, вывозившихся на рынок. К 50-м годам XIX века в ассортименте товаров, вывозившихся адыгами на российские рынки, преобладали продукты животноводства, кустарей и лесоматериалы. В 1849 году от реализации товаров, провезенных через Екатеринодарский частный карантин, адыги выручили лишь 3.8 тыс. рублей (при общей стоимости, завезенных из центральных губерний товаров на 7.1 тыс. рублей) - почти на 1.2 тыс. рублей меньше, чем в 1847 году. Через Усть-Лабинский частный карантин в указанное время было провезено и реализовано таких же товаров на 11.3 тыс. рублей - в 3.5 раза больше, чем в 1847 году[129].
Характерно, что в 50-е годы XIX века торговля между адыгами и русскими велась и в Новороссийске, куда "промышленное сословие" из Центра России продолжало доставлять соль, мануфактуру, столь необходимые "как для окрестных жителей - горцев, так и для жителей Новороссийска". Вместе с тем сюда поступали также турецкие товары, главным образом табак[130].
В то время как меновая торговля переживала период застоя, заметное развитие получила ярмарочная торговля. По неполным данным за 1847 год общий доход горцев от нее составил в Закубанье более 24.6 тыс. рублей[131]. В ходе ярмарочной торговли развивались денежные отношения. Уже в 50-х годах XIX века продажа товаров, привозимых горцами на рынки России, происходила преимущественно за деньги[132]. На этой основе уже тогда сложилась денежная расценка на горские товары, поступавшие на российские рынки.
Тем не менее, в конце 50-х - начале 60-х годов XIX века русско-адыгская торговля переживает глубокий кризис. Разрушительное воздействие на нее оказывала прежде всего колониальная война, которую вело царское самодержавие на Северо-Западном Кавказе в первой половине XIX века.
[108] См.
- Центральный Государственный исторический архив Груз. ССР, ф. 1080, оп. 6, д. 232, л. 32;
- Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев., с. 222.
[109] См.
- Шербина А. Ф. История Кубанского казачьего войска. Екатеринодар, 1913, т. 2, с. 521;
- Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. С.-Петербург, 1912, кн. 2, с. 45;
- Сталь К. Этнографический очерк черкесского народа // Кавказский сборник, Тифлис, 1900, т. 21, с. 115;
- Д-де Монпере. Путешествие вокруг Кавказа. Сухуми, 1937, с. 44.
[110] Кубанский сборник. Екатеринодар, 1902, т. 8, с. 367.
[111] Там же.
[112] Государственный архив Краснодарского края, ф. 249, оп. 1, д. 733, лл. 2, 64, 94, 99-100.
[113] Государственный архив Краснодарского края, ф. 261, оп. 1, д. 40, л. 7.
[114] Государственный архив Краснодарского края, ф. 26, оп. 1, д. 85, л. 14.
[115] Там же.
[116]. Там же, д. 86, л. 23.
[117] Революция и горец, № 5(7). Ростов-на-Дону, 1929, с. 46.
[118] Государственный архив Краснодарского края, ф. 249, оп. 1, д. 1003, л. 110.
[119] Там же, л. 128.
[120] Государственный архив Краснодарского края, ф. 261, оп. 1, д. 376, лл. 61, 62.
[121] Покровский М. В. Русско-адыгейские торговые связи. Майкоп, 1957, с. 41.
[122] Государственный архив Краснодарского края, ф. 249, оп. 1, д. 1478, лл. 2-156.
[123] Государственный архив Краснодарского края, ф. 324, оп. 1, д. 370, л. 4.
[124] См.
- Государственный архив Краснодарского края, ф. 331, оп. 1, д. 1070, лл. 27-42;
- Покровский М. В. Указ. соч., с. 53.
[125] Государственный архив Краснодарского края, ф. 331, оп. 1, д. 1070, лл. 27, 92.
[126] Государственный архив Краснодарского края, ф. 249, оп. 1, д. 1357, л. 10.
[127] Государственный архив Краснодарского края, ф. 687, оп. 1, д. 9, л. 42.
[128] Государственный архив Краснодарского края, ф. 249, оп. 1, д. 1177, л. 15.
[129] Покровский М. В. Русско-адыгейские торговые связи. Майкоп, 1957, с. 49.
[130] Государственный архив Краснодарского края, ф. 324, оп. 1, д. 660, лл. 4-5; д. 680, лл. 4-9; д. 912, лл. 3-4, 25.
[131] Хрестоматия по истории Кубани., с. 89.
[132] См.
- Государственный архив Краснодарского края, ф. 249, оп. 1, д. 1833, л. 103;
- Покровский М. В. Указ. соч., с. 65.