Существенные изменения в первой половине XIX века происходили и в социальных отношениях адыгов. Проявились они прежде всего в области земледелия и землепользования. В рассматриваемое время в Адыгее уже сложился институт частной собственности на землю. Право собственности распространялось, прежде всего, на движимое и недвижимое имущество "на дома и другие постройки, на поля, постоянно обрабатываемые"^[93].

У прибрежных адыгов никто не называл своей собственностью больше того, что могло обрабатываться, что огородил для непосредственного пользования. У равнинных адыгов поземельная собственность была несколько завуалирована. Находясь "в нераздельном владении общества и фамилии", земля здесь распадалась на собственность отдельных лиц. Земли, лежавшие впустую, пастбищные и луговые места, равно как и леса, у тех и других не составляли частной собственности", а пользовались ими целыми общинами или фамилиями^[94].

Надо полагать, что отмеченное положение, в основном, относилось к первым десятилетиям XIX века, когда у адыгов господствующими выступали общинная и фамильная формы поземельной собственности, которые с 40-х годов XIX века начали переходить в индивидуально-частную, чему во многом способствовали развитие института старшинства, экономическое и политическое влияние России и другие факторы. В течение первой половины XIX века эта форма собственности на землю полностью не утвердилась, но тем не менее, она выступала решающей в случае передачи по наследству, купли и продажи земли или оформлении дарственной. По сообщениям В. Василькова, например, у темиргоевцев "собственные участки, родовые и благоприобретенные", после смерти владельца делились между членами его семьи в порядке частного владения. У натухаевцев "земли, доставшиеся владельцам от предков их", отдавались для обработки посторонним "с получением половины урожая", а иногда и продавались участки, "годные для посева, от 25 до 35 рублей за десятину"^[95].

По данным Ф. И. Леонтовича, у адыгов в области землевладения князья имели исключительное право перед дворянами, они пользовались "лучшими местами" для пастбищ своего скота "на всем пространстве земли", на котором проживали "покровительствуемые ими аулы", а вблизи последних, в которых жили сами,- даже правом "ограничивать для себя собственно удобнейшую землю под хлебопашество и сенокос", которую жители их аулов "не могут обрабатывать в свою пользу иначе как с дозволения их"^[96]. Располагая собственными земельными владениями, князья наделяли отличившихся примерной службой дружинников земельными участками пожизненно, превращая их со временем в феодалов, владеющих аулами. Такие права имели и первостепенные дворяне. Зависимые крестьяне (пшитли и оги) пользовались землей феодалов с условием выполнения определенных повинностей, а свободное крестьянство - тфокотли - владели землей из общинной собственности.

Сдвиги в землевладении привели к изменениям и в социально-классовых отношениях адыгов. У княжеских сословий выделились старшие князья (пщы-тхьамат), которые располагали распорядительной властью в своих уделах, председательствовали на княжеских советах^[97]. Такими были, в частности, Алкас Хаджимуков среди бжедугов и Джамбулат Болотоков среди темиргоевцев, распоряжениям которых подчинялись все остальные князья и дворяне. Со временем отдельным старшим князьям удавалось преодолеть сепаратистские устремления отдельных князей и распространять свою власть на другие племена. Так, к середине XIX века темиргоевцы, егерухаевцы, мамхеговцы и адамиевцы были объединены под княжеской властью Болотоковых, "род которых высоко уважали за Кубанью и ни одна княжеская фамилия не имела такого веса и значения"^[98].

С углублением социальных отношений растущее противодействие старшим князьям оказывали отдельные тлекотлешские фамилии. Особыми правами у темиргоевцев пользовались, в частности, тлекотлеши Догужиевы и Тличечевы, которые независимо от воли князей выносили вопросы на обсуждение народных собраний. Князья, какими бы сильными они ни были, не могли оспорить их предложения. У бжедугов тоже были четыре тлекотлешские фамилии, права которых были настолько значительны, что они ограничивали "власть самих князей"^[99].

Существенные изменения претерпевали и другие категории дворян. В более привилегированном положении, чем орки-шаутлугусы находились беслен-орки, которые стояли ближе к князьям. Орк-шаутлугус, например, мог стать беслен-орком, если он наделялся "орк-тыном" - землей, дорогим оружием, ценной серебряной вещью. Однако орк-шаутлугус не всегда шел на это, так как такой шаг не делал чести ему и тлекотлешу, в зависимости от которого он находился. Между тем и орки-шаутлугусы по своему социально-политическому положению были не однородны. Высший разряд их составляли те, которые, освободившись от власти феодалов, "не подчинили себя вторично" им^[100]. Необходимость сдерживания дворян заставляла князей не только создавать новое сословие - пшекеу, но и усилить его роль в ограждении княжеской власти от дворянства и трудящихся масс. Тем же целям служили и т. н. байколы - княжеские слуги, бесчинствовавшие "в полном смысле этого слова в аулах, подвластных князьям"^[101].

К середине XIX века еще больше возросли роль и значение служителей мусульманского духовенства - эфенди, мулл и муэдзинов, которые еще больше стали поддерживать власть феодалов, за что последние в свою очередь питали "к духовенству величайшее уважение", позволяли им быть соучастниками в угнетении народных масс"^[102].

В ходе социальной борьбы среди прибрежных адыгов выдвинулась неродовитая прослойка - т. н. старшины (представители зажиточной верхушки тфокотлей), которые вошли в клан феодалов. Поддерживая антифеодальную и антиколониальную борьбу трудовых масс, они в то же время сами превратились в крупных владельцев, становились на путь эксплуатации трудового крестьянства.

Существенные изменения происходили и среди различных категорий зависимого крестьянства - унаутов, пшитлей, огов, азатов и тфокотлей. С одной стороны, четче стало проявляться их взаимодействие и взаимопроникновение, а с другой стороны, усилилась их эксплуатация господствующими верхами адыгов, усугубилось их бесправное положение.

Несмотря на то, что рабство среди адыгов в первой половине XIX века не вышло за рамки патриархальщины, но тем не менее еще больше усилилась эксплуатация унаутов князьями и дворянами. Например, владелец имел право убить, подарить, продать его и он не нес за это никакой ответственности. Фактически унауты были "не людьми, а рабочими животными". "Крайняя наша просьба, не отнимать от нас наших... невольников, ...мы не способны служить и не можем жить на земле без этих невольников"^[103],- писали адыгские феодалы царскому правительству накануне проведения крестьянской реформы на Северо-Западном Кавказе.

С развитием феодального хозяйства возрастали повинности, которые выполнялись феодально-зависимыми крестьянами. В течение первой половины XIX века еще более обременительными стали, например, натуральные повинности, которые в общем "мало разнятся, а еще менее владельцами соблюдаются"^[104]. Особенно большое внимание владельцы обращали на те обычаи, которые были выгодны им и потому формировались они по усмотрению владельцев. В результате ущемления феодалами жизненных интересов трудящихся пшитли были вынуждены трудиться на них почти все дни недели, а на занятия в своем хозяйстве у них почти не оставалось времени. Увеличивалось число огов, которые исполняли все работы для владельца, "обыкновенно лежащие на холопах по адатам"^[44]. Еще более обременительными для пшитлей и огов стали продуктовые повинности. После уборки из всего урожая духовенству выделялось 1/10 часть его, затем отделялось необходимое количество на семена и на прокормление табунщиков и пчеловодов. После этого оставшийся хлеб делился поровну между владельцем и пшитлем. Но последнему приходилось из своей доли вернуть хозяину долг. В результате на долю пшитля оставалось очень мало хлеба. После включения адыгов в административную систему России владельцы переложили на пшитлей и те государственные и общественные повинности, которые ранее были возложены на них самих. Холопы, писал в связи с этим Нижне-Кубанский пристав в своем рапорте начальнику Кубанской области в 1864 году, "исполняют за владельца по его усмотрению общественные повинности"^[105]. Наиболее тяжелой формой эксплуатации крестьян, еще больше усилившейся в первой половине XIX века, являлась продажа их в рабство.

Повинности тфокотлей, которые выступали раньше в качестве дани и носили в основном эпизодический характер, в рассматриваемое время становились регулярными и возрастающими, что сближало их с продуктовой и отработочной рентами, выполнявшимися крепостными крестьянами. С развитием торговли и товарно-денежных отношений к ним добавились и новые повинности. Например, при продаже продуктов сельского хозяйства тфокотли отдавали феодалам "часть выменянного товара", платили им по 2 рубля за провоз товаров через их земли при поездке на торговлю в Черноморскую кордонную линию^[106]. Тфокотли отбывали также воинскую повинность, составляя при этом основной контингент княжеских войск. Своеобразными повинностями для тфокотлей стали такие обычаи как взаимопомощь, гостеприимство, аталычество, при которых значительную часть своего времени тфокотли работали даром на феодалов, дарили им ценные вещи, расходовали запасы продовольствия. Нередки были случаи, когда феодал своим посещением "уничтожал годовой запас продовольствия того или иного крестьянина"^[107].

Из характеристики социально-экономических отношений в первой половине XIX века видно, что хозяйство адыгов, несмотря на сложность военно-политической обстановки в крае, претерпело определенные позитивные перемены в первые десятилетия XIX века, что в свою очередь привело к углублению социальных противоречий и классовой борьбы в адыгском обществе.